Последний раз мы виделись на стадионе «Труд» перед матчем «Байкал-Энергии» с московским «Динамо». Вид у него был, прямо скажу, не очень. Я спросил: «Ты как, Георгиевич?». Он, чуть заметно улыбнувшись, ответил: «Не дождетесь!»...

Некрологи — не мой жанр. Поэтому достал из архива заметку, написанную к 70-летию Тренера.

В истории иркутского хоккея с мячом было множество примечательных личностей, каждая из которых заслуживает всяческого уважения и внимания. Это и грозные бомбардиры — Комаровский, Шаров, Гришин. И «железные» защитники — братья Хандаевы, Эйсбруннер, Швецов. И виртуозные вратари — Школьный, Князьков, Баженов. И любопытнейшие наставники — Джурук, Израильский, Лихачев... Право же, любого из них можно, без всякого преувеличения, назвать вехой в богатой летописи любимой игры иркутян. Но есть один человек, который лично для меня, да, уверен, и для многих болельщиков тоже, сильнее всех ассоциируется с понятием «иркутский хоккей». Это Олег Катин. Почему? Да сразу этого как-то и не объяснить...

Как принято говорить, он не хватал с неба звезд — ни когда выходил на поле в роли полузащитника, ни когда надсаживал голос и сердце у бортика, бросая в бой своих игроков. Команды, которыми он руководил, не завоевывали медалей, да и сам Катин-хоккеист не поражал воображение статистиков количеством забитых мячей или сыгранных матчей. Никто не мог сказать, что он бегает на коньках быстрее всех или бьет по воротам сильнее многих. Зато в умении читать игру, конструировать хитроумные комбинации, превращать хоккей в зрелище равных ему было мало. И вот это объясняется как раз очень просто. Катин не работал в хоккее — он им жил. Иногда — лучше, иногда — хуже, в ущерб себе, если хотите. И требовал точно такого же отношения к любимому делу от всех окружающих.

... В «Локомотив», который дебютировал в высшей лиге чемпионата Союза, Олег Катин прибыл «за компанию» с известным голкипером Юрием Школьным. Когда в 1969-м уральскую парочку по дисциплинарным соображениям отчислили из команды (к слову, Георгиевич никогда не скрывал своих «ошибок юности»!), Школьный вернулся в родной Первоуральск, а коренной ленинградец Катин остался в Сибири. Как выяснилось, навсегда. Отбыв один сезон в ссылке в шелеховском «Строителе», Катин вернулся в состав железнодорожников. Чтобы через пару лет сменить на посту старшего тренера (тогда еще не было титула «главный») Николая Джурука.

Сколько же раз попадал Катин в жернова административной системы?! Если мне не изменяет память, только в «Локомотиве» — трижды, это еще в союзные времена. Потом — еще раз в «Сибскане», уже в российской высшей лиге. То, что сейчас именуется модным словечком «ротация», раньше называлось точнее и жестче — «увольнение» или «снятие с должности». Так вот, попасть под «ротацию» в застойные годы было очень просто: одно неверное слово, резкий жест или, боже упаси, желание высказать свою точку зрения могли обернуться безудержным гневом партийного, профсоюзного или административного руководства (а командовали хоккеем тогда все!). Любое поражение или выходка нерадивых подопечных оборачивались для старшего тренера вызовом на ковер и соответствующей выволочкой. Именно в те годы «полюбил» Катин строгий костюм и галстук — явиться пред начальственные очи в спортивном трико было бы равносильно подписанию себе приговора. Уже потом, после завершения тренерской карьеры, ругать Катина было некому, да и не за что. А привычка ходить при галстуке, как говорится, осталась.

Да она ничуть не тяготит Катина — все друзья Георгича знают, что он тот еще франт! Ну а если серьезно, то те многочисленные «парадные выходы», конечно же, аукнулись тренеру: рубцами на сердце, сединой в волосах, тяжелыми бессонными ночами. Только жалоб об этом вы никогда от Катина не услышите: напротив, он считает, что в его хоккейной жизни все сложилось замечательно. К слову, вопреки расхожему утверждению, что в одну и ту же реку дважды войти нельзя, Катин не боялся снова входить в ту же «реку»: он никогда не становился в позу обиженного, не набивал себе цену, не торговался, а просто в очередной раз брался за черновую работу. Словно начиная каждый раз новую хоккейную жизнь.

Может быть, не все хоккеисты, в разные годы игравшие под руководством Катина, любили его (найди-ка хоть одного такого тренера!). Но все, без исключения, уважали — это точно. А иные и вовсе побаивались, поскольку с лентяями и равнодушными Георгич был предельно суров. Во-первых, не без оснований считался мастером «изящной словесности», а во-вторых, мог вразумить нерадивого хоккеиста и более действенным способом: злые языки рассказывают, что однажды, в перерыве матча Катин расколотил о стену раздевалки толстенный стеклянный графин. Вполне возможно, что это — лишь выдумки журналистов: иркутские хоккеисты нескольких поколений именуют Олега Георгиевича не иначе как Батя. А он их по привычке — «разбойники», «разгильдяи». Но чаще все-таки — «сынки»...

Он вспоминает слова любимого тренера Ивана Ивановича Балдина, который призывал своих подопечных всегда быть артистами, — жить на льду настоящей жизнью, импровизировать, играть, творить. Катин и сам-то играл в хоккейных спектаклях самые что ни на есть заглавные роли, и учеников своих к этому призывал. «Кушать подано!» — это не для него. Жаль, что в спорте нет звания Народный артист — Катин его заслужил, вне всякого сомнения.

Для журналистов Олег Георгиевич — истинная находка. Трудно представить более интересного собеседника: задушевного, остроумного, эрудированного. Умеющего не только рассказывать, но и, что не менее важно, — слушать. Странное дело: при встречах с Катиным совершенно не чувствуешь разницу в возрасте (хоть и не великую, но весьма солидную!). И каждый раз убеждаешься в том, что это не ты — взрослее. Это он — моложе. Моложе не только своих лет, но и тебя самого! А это, мне кажется, дорогого стоит.

При встрече я всегда называю его «мой юный друг». И в том нет ни малейшего намека на панибратство или снисходительное преувеличение: в свои семьдесят Георгич по-прежнему строен, улыбчив и остроумен. И, как всегда, артистичен.

Он один из немногих людей, которые не любят лето. Лето для Катина — как зима для медведя. В берлоге своей, то бишь на даче, он, правда, безвылазно не сидит, но с нескрываемым нетерпением ждет первых холодов. Когда можно будет услышать шуршание коньков по свежему льду и нарастающий рокот трибун...

Михаил Климов. 2007 год